Он не слышит, как открывается дверь кабинета. Не слышит и следующих за этим шагов. И даже не чувствует ничьего присутствия - настолько он поражён произошедшим, настолько шок завладел им, сковав по рукам и ногам, отобрав у него все ощущения и чувства, кроме завывания холодного ветра в ушах, смешанного с хлопанием штор, и чёрного силуэта внизу. Филлип так заворожен зрелищем, что даже не реагирует никак, когда Гордон вцепляется ему в плечо и встаёт рядом.

Его же внутренний первый порыв в этот момент - бежать. И не имеет значения куда, не имеет значения как быстро. Главное - исчезнуть с глаз Гордона, скрыться от этого позора смешанного со страхом, скрыться от содеянного, от всего этого кошмара, что он натворил. Он не может даже сейчас определить, что пересиливает в этом порыве - страх, стыд или чувство несмываемой вины.
Фил не хотел убивать, но он толкнул "Эмерсона".
Фил не хотел, чтобы это случилось с их преподавателем по философии, но это именно его тело лежит сейчас изломанным там внизу, а он сам, быть может, ко всему произошедшему никакого отношения и не имел.

Как ни крути, с какой стороны ни подступайся, а Филлип убил и, скорее всего, совершенно невиновного человека.

Желание исчезнуть сейчас куда-нибудь так сильно, что у Джеффриса начинают невозможно ныть мышцы. Но он ненавидит быть ответственным, а потому не двигается с места. При всём желании он не может убежать от самого себя, не может бросить Гордона разбираться со всем этим дерьмом, которое Фил наворотил. Как бы ни хотелось ему исчезнуть, он понимает, что от некоторых вещей не убежать никогда - ни от брошенных седоволосым слов, ни от его гадкой ухмылки, ни от пахнущего горелым моторным маслом ощущения опасности, ни от масленого блеска выпученных глаз. Это всё останется с ним ещё очень и очень надолго, поэтому и Филлип остаётся. Он должен принять последствия всего им содеянного, какими ы они ни были.

У Гордона всё такие же тёплые руки. У Гордона заботливые, напуганные глаза. Да, он вернулся за Филлипом, но теперь, когда он увидел причину задержки, он кажется совершенно потерянным. Ему хочется плакать от этого сочетания - он незнания того, что ему делать и как теперь быть, от сомнений, от неопределённости. Но глаза всё равно остаются сухими, потому что он всё ещё словно контуженный, опустошённый после схлынувшего адреналина и отступившей необходимости бороться за жизнь.

- Такого ведь еще ни разу не было, да? - спрашивает его Гордон, зачем-то пачкая пальцы в его крови.

Фил не чувствует боли от этого прикосновения. Возможно, шок делает его невосприимчивым, возможно, он уже просто настолько замёрз. Очередной виток, - хочется сказать ему в ответ, несмотря на то, что он сам не осознаёт в полной мере значения этого. Джеффриса в этот момент заботит совершенно другое - что Коул всё ещё здесь и что они общаются друг с другом так, словно делали так всегда. Словно понимают друг друга на подсознательном уровне гораздо больше и лучше,  уж сознание, более привыкшее цепляться за привычную, твёрдую реальность, топчется где-то позади, непростительно отстав. Неужели такое возможно?

И почему Коул спрашивает у него? Неужели думает, что Филлип хоть что-то знает? Да его даже не воспримут всерьёз, если он попытается рассказать, что здесь на самом деде произошло. Кто поверит в то, что вместо Уолта Эмерсона перед ним внезапно оказался длинноволосый мужик, полностью укутанный в джинсу, и как потом они снова поменялись. Быть может, это просто всё морок, всё ему привиделось?

Он открывает уже рот, пытаясь что-то ответить Гордону, но вдруг морщится, осознав наконец, как сильно саднит подвергшееся нападению горло. Джеффрис кашляет, громко и сильно, хватаясь за плечо соседа и едва не повисая на нём.  Коул стабилизирует его свободной рукой, чтобы они вместе не потеряли равновесие и не вывалились в окно, вслед за почившим философом.

- Стоять на месте, руки так, чтобы я их видел! - резкий окрик доносится снизу, и столько в нём приказных, не допускающих даже мысли о неповиновении ноток, что Фил моментально подбирается, отпускает Гордона и поднимает руки, согнув их в локтях.

Глянув вниз и разглядев у полицейского направленный на них пистолет, он почти инстинктивно прикрывает собой Коула - уж он-то точно ни в чём не виноват. В момент икс его даже в кабинете не было.

Отредактировано Phillip Jeffries (2018-02-09 22:25:35)

Филлип сидит в комнате для допросов уже где-то около часа. Его привели в относительный порядок, обработав рану, и теперь на брови красуется три маленьких пластыря-бабочки, стягивающие края раны. Выданный ему медиками анальгетик ещё не начал действовать и на всякий случай перед ним на столе стоит стакан воды и лежит ещё три таблетки в блистере. Отёк с глаз к этому моменту почти спал - всю дорогу до участка Джеффрис молча плакал. Точнее, просто ехал, уперевшись виском в ледяное окно полицейской машины, а слёзы сами собой текли и текли из глаз без какой-либо возможности их остановить. Он знал, что выглядел в том момент глупо и жалко, и единственно, что облегчало его состояние это осознание, что Коул его таким не увидит. А может, вообще не увидит уже никаком больше никогда.

Сидящий напротив детектив молчит - он в который раз пробегает глазами написанные Филлипом на выданных ему листах показания. Он пытался говорить хотя бы шёпотом, но получалось это плохо и в конце концов он сдался и потребовал дать ему ручку или карандаш. И вот они сидели теперь так уже десять, а то и все пятнадцать минут - Джеффрис, опустив голову и сжав коленями мёрзнущие ладони - его всё ещё лихорадит от произошедшего, и детектив Джонсон, въедливо читающий строку за строкой, словно стараясь найти в них иной, дополнительный смысл.

- Значит... - медленно заговаривает детектив, - погибший Уолтер Эмерсон напал на тебя и намеревался задушить. Ты пытался отбиться и в процессе борьбы неудачно его толкнул, после чего погибший наступил на валявшуюся на полу бейсбольную биту и выпал в окно. Совершенно случайно.

Филлип коротко кивает, не поднимая головы.
Джонсон молчит какое-то время, разглядывая рыжую макушку, особенно яркую в свете почти прямо на неё направленной настольной лампы. Не понятно, то ли он о чём-то думает, то ли просто ждёт.

- А как бита вообще там оказалась? - в его голос пробиваются садистские нотки человека, который, во всяком случае, как ему кажется, куда лучше знает, что произошло на самом деле, чувствует, когда ему врут и видит сидящего перед ним не то подозреваемого, не то свидетеля, насквозь.

Подняв наконец на собеседника взгляд, Джеффрис щурится - к чему этот вопрос? Он же всё подробно описал, решив рассказать всё, как было - зачем теперь врать? Единственное, о чём рыжий смолчал, это длинные слегка вьющиеся седые волосы, жутко выпученные тёмные глаза и улыбка, от которой кровь стынет в жилах. Ему всё равно никто не поверит - быть может, даже Гордон - а разыгрывать карту сумасшедшего у него желания тоже нет.

- Филлип Уильям Фредерик Демпси Джордж Руфус Джеффрис Третий, - детектив медленно и издевательски зачитывает полное имя Фила из его дела. - В этот раз ты превзошёл сам себя. Нарушение общественного порядка, хранение и употребление. Тебя брали на многом, но нет ни одного полноценного привода. Деньги и связи спасают от "мелочей", но сейчас погиб американский гражданин.

Во время всего этого монолога рыжий болезненно морщится, даже сам не понимая, от чего больше - от звучания собственного имени или от краткого перечисления своих "подвигов", которыми он, возможно, хвастался "друзьям", но никогда на самом деле не гордился.

- Я всегда знал, что рано или поздно ты сорвёшься, - продолжает меж тем Джонсон. - Такие, как ты, всегда катятся по наклонной. Рано или поздно доходит до убийства.

[indent] "Вы читали мои показания. Это была самозащита." - Филлип пододвигает детективу листок с одной лишь этой строчкой. Он всё ещё толком не может говорить.

- Конечно, - язвительно соглашается с ним Джонсон. - В этот раз тебе просто повезло, - говорит он, и Филлип снова чувствует, как у него волоски на спине встают дыбом. Будто он слышит голос вовсе не детектива, будто в комнате снова пахнет пережжённым маслом вперемешку с варёной кукурузой, будто это говорит он. Но сам полицейский не замечает ничего подобного, просто продолжая. - Будь уверен, мы тщательно проверим всё. Под ногтями жертвы обнаружен эпителий, молись, чтобы он совпал с твоей ДНК.

[indent] "Мне не надо молиться. Всё было именно так. И не забудьте про шнурок."

- Знаешь, а ведь за исключением описания этих вырезок и фотографий, твой дружок рассказывает совершенно другую историю, - после короткой заминки, Джонсон, видимо, решает свернуть немного в другую сторону.

Филлип молча смотрит в серый стол ровно три секунды, а затем снова тянется за лежащими перед ним писчими принадлежностями. Он понятия не имеет, что им там рассказывает Гордон и зачем юлит, когда его участие в случившемся минимально.

[indent] "Гордон тут ни при чём. Он даже не знает, что произошло, потому что в кабинете во время нападения его не было."

- Значит, этот твой Гордон врёт? - чуть подавшись вперёд переспрашивает детектив, словно хватаясь за удачно подвернувшуюся мысль.

[indent] "Он испугался. А теперь пытается произвести впечатление. Отпустите его. Гордон Коул ни в чём не виноват, это даже была не его идея, он просто увязался за мной следом. Проверьте дерево под окнами и решётку - там только мои следы."

- Кто бы мог подумать, что в тебе есть благородство, Джеффрис, - фыркает Джонсон, снова выпрямляясь. Эту часть истории они на самом деле давно подтвердили. Эксперты ещё трудятся над сбором улик, а уж результатов экспертиз ждать придётся ещё дня два, не меньше, но в том, что пухлый товарищ их основного фигуранта максимум виноват во вторжении на чужую собственность, он почти не сомневается. Да и последнее при желании легко можно было оспорить: скажем, Филлип, попав внутрь, открыл дверь, а этот Коул просто проходил мимо.

Он открывает вторую папку, потоньше, что-то пишет на первом же лежащем в ней листке и захлопывает. Потом, глядя прямо на Филлипа, откидывается на стуле так, чтобы доставать дверь в допросную и стучит по ней изнутри. Та практически сразу открывается и к ним заглядывает стоящий снаружи офицер. Получив в руки папку, он так же молча закрывает дверь.

- Посиди тут ещё немного, подумай о своём будущем, - бросает Джонсон, сгребая со стола все бумаги, включая те, на которых Филлип писал короткие ответы и оставляя ему только стопку чистых. - И не вздумай жрать оставшиеся таблетки. Всё равно не поможет.

Проводив его ненавистным взглядом, Джеффрис снова замирает всё в той же позе - опущенная голова, зажатые меж колен руки и взгляд куда-то по поверхности стола. Внутри у него по-прежнему невероятно пусто.

Рыжий понятия не имеет, сколько прошло времени - в комнате для допросов предусмотрительно для этого не оставлено никаких ориентиров. Пытка временем, рассчитанная на измождение. Просто в какой-то момент ожидание внезапно обрывается, потому что в резко открывается дверь и в помещении снова появляется Джонсон.

Выглядит он уже менее самодовольно и чуть всклокочено, нервно шлёпает очередным набором досье на стол и, со скрипом отодвинув стул, садится напротив Филлипа.

- Газетные вырезки и фотографии, - коротко бросает он. - Что именно о них сказал Эмерсон?

[indent] "Это моя коллекция выдающихся детей." Секунда. Две. Четыре.  "А что?"

- Это не может быть его коллекцией, - неожиданно отзывается детектив, чуть хмуро глядя на Фила. Он фыркает и открывает верхнюю папку, по очереди извлекая из неё фотокопии вырезок и выкладывая кверху ногами, чтобы Филлипу было удобнее смотреть. - По крайне мере не всё. Это сообщения о пропащих детях и подростках. Возраст о двенадцати до двадцати, что не совпадает с возрастом людей на фото. Мы, кстати, не всех можем опознать, а у тебя получилось?

Джеффрис коротко кивает. "Почти всех. Если дадите копии фото, я подпишу на обороте фамилии. Если в этом есть смысл."

- Может быть, - медленно отвечает Джонсон, не отрывая от него взгляда, и это заставляет Фила поёжиться. Он опять думает, что это всё из-за его глаз. - Почти на всех вырезках есть даты выхода в печать. Некоторым заметкам десять и более лет.

Филлип чувствует знакомый холодок. Он выпрямляется и подвигается ближе, тянется за копиями, пальцем проверяя каждую дату. В конце концом... 

[indent] "Я не знаю, что он имел в виду. Это просто фраза."

- Мы зато знаем, - Джонсон одним движением вырывает у Джеффриса из-под пальцев вырезки и, сложив их аккуратной стопкой, убирает обратно в папку, впрочем, не закрывая ту совсем. - Тела большей части пропавших с этих заметок были найдены. Некоторые со следами насильственной смерти, некоторые - нет. Самоубийства или несчастные случаи. Во всяком случае, так считали до сегодня. Никто не связывал эти дела, потому что между исчезновениями прошло много времени, они географически сильно разбросаны, и связь между жертвами никто никогда не искал... Пока ты не грохнул Эмерсона.

Филлип от возмущения уже собирается возразить, открыв даже рот, но детектив его останавливает, выставив вперёд ладонь.

- Сорок минут назад в лесополосе Уиссахикон Вэлли парка нашли тело Томаса Коллинза, коменданта Пенсильванского университета, в чей кабинет вы сегодня забрались, - ещё медленнее, чем до того проговаривает Джонсон. - По предварительным данным он мёртв больше суток. Мы полагаем, что Коллинз и Эмерсон работали вместе - положение одного из них позволяло беспрепятственно перемещаться по общежитию и делать те самые фотографии. Зачем, кто был следующей жертвой и что именно они не поделили, мы ещё выясним. Но, видимо, в этот раз тебе действительно повезло, Джеффрис...

Пока он слушает все эти детали, его снова начинает трясти.
Филлип прекрасно понимает, что его преподаватель философии и комендант не были сообщниками. Даже Коллинз при всей мерзости своей натуры не был столь законченным подонком, не был ни растлителем, ни похитителем, ни убийцей. Он, возможно, вообще не имеет к этим фотографиям и пропавшим никакого отношения - это всё сделал он, и единственное, что эти двое могли не поделить, это джинсового духа.

[indent] "Где Гордон?"

- Коула давно отпустили домой, он же не убийца, как ты, - хмыкает детектив, снова возвращаясь к своему прошлому образу и открывая папку с показаниями Филлипа. - Не обманывайся, Джеффрис. От самообороны до умысла шаг ещё меньше, чем от беспорядков к наркоте.

Фил снова опускает голову и откидывается обратно на стул. Неужели, действительно всё так просто? И это клеймо прилипнет к нему теперь пожизненно, будет стоять за спиной незримой тенью - "Вон, смотрите! Идёт Джеффрис, выбросивший профессора Эмерсона в окно!"...

Следующие несколько часов его снова гоняют по показаниям туда-сюда. Наверное, если бы он мог говорить, горло бы к этому моменту уже бы просто охрипло, а так всего лишь болят уставшие пальцы, а ладонь перемазана в протёкшей пасте. Трижды ему приносили ещё воды и один раз сжалились, выдав немного печенья. Есть его, Филлип, разумеется, не стал.

Его отпускают наконец только ближе к ночи, когда на улице уже совсем темно и единственный свет дарят только редкие фонари. На выходе ему возвращают сумку и извлечённые из неё личные вещи по описи, перчатку, что дал ему Коул, оставили как вещдок. Филлип знает, что не увидит сейчас Гордона, но какая-то его часть, совсем маленькая, спрятавшаяся глубоко-глубоко, всё же надеется увидеть его в холле, а потом на улице. Но на крыльце его ждёт только Энди, его своеобразный поверенный, который в подобных случаях обычно вносит за него залог.

- Пятьдесят тысяч, Филлип, - вместо приветствия выдаёт Уорхол, всплеснув руками, а затем уперев их в бок. - Пятьдесят штук, Фил, и сейчас почти долбанная полночь. В этот раз ты прям себя превзошёл. Ты реально убил кого-то?

Джеффрис не отвечает, просто отпихивая его плечом в сторону и спускаясь по ступеням. Остановившись внизу, он шарит по карманам, а потом закуривает. Если Энди не идиот, то сам догадается, что будь Филлип полноценным убийцей, его бы не выпустили бы даже под залог. Но менее гадко от этого не становится.

- Ну что ты молчишь, чёрт тебя дери, Джеффрис, я тут себе всю жопу отморозил, - блондинистый парень не сильно старше Фила слегка выходит из себя, спрыгивает по ступенькам вниз, словно ворона, и почти силой поворачивает того к себе. Видимо, только теперь он видит его хорошо в свете уличного фонаря - разбитая, но обработанная бровь, ещё более бледное, чем обычно, лицо, впалые красные глаза и покрытое характерными ссадинами по форме человеческих пальцев исцарапанная шея. - Господи, Филлип..

- Спасибо, Энди, - морщась, с огромным трудом едва слышно хрипит рыжий, протягивая для пожатия руку. - Я позвоню.

А после он разворачивается и просто уходит, оставив Уорхола так и стоять возле участка с открытым ртом.
Он идёт долго, сам не понимая, куда. Не домой, не в один из известных ему клубов, даже не в первое попавшееся 24-часовое кафе, хотя он не ел уже почти двенадцать часов. Просто идёт, пока у него есть сигареты, медленно выкуривая одну за другой. Это занимает мысли - ходьба и ритуальные затяжки. Вдох - медленный выдох с густым облаком дыма, собирающегося клубами вокруг его головы - вдох - коротко стряхивается пепел - и снова медленный выдох. Одна за другой. Курение убивает чувство голода, и так не сильно беспокоившее его после произошедшего. Даже после известий Джонсона о судьбе Коллинза и его возможных причастностях к исчезновению и гибели людей, ему не стало легче. Пустота внутри не заполнилась ни чем и даже не растворилась.

На седьмой сигарете он понимает, что чертовски устал и ноги у него едва не подкашиваются. Сдавшись, Филлип падает на колени в снег, только теперь понимая, где он - в том самом парке, на том самом озере, где обычно Гордон рисует свой напоминающий о нём закат. Только солнце давно село, парк пуст, а озеро затянуло тонкой коркой едва сформировавшегося льда.

Отредактировано Phillip Jeffries (2018-02-12 16:51:16)

Он сидит в парке долго.
Пока от укутавшей его тишины в ушах не возникает назойливый звон. Пока воздух вокруг не обращается в давящий на барабанную перепонку вакуум. Пока холод не забирается глубоко под пальто и не немеют на ногах пальцы, а растаявший под ним снег не промочит штанины брюк. Так долго, пока чувство вины не прогрызает в нём своеобразную дырку, через которую проникает ощущение безысходности столь полной и абсолютной, что единственным выходом ему начнёт казаться прогулка по этому самому едва-едва ледяному озеру.

Филлип никогда до этого не убивал. И никогда не жил с мыслью о том, что он не знал, что он видел или слышал. Все прежние выходки его сознания до того не сильно касались других людей, не становились причинами необратимых, непоправимых событий. Они все касались в основном его и его места в мире, его отношений с Коулом - максимум. И то, что произошло сегодня, выбивается из всех правил и границ.

Может, Джонсон прав, и такие, как он, действительно на протяжении всей жизни просто катятся по наклонной? Стоит один раз начать - а он вне всяких сомнений давным давно начал - и остановиться уже не получится - сначала по привычке, а потом остальное за тебя сделает гравитация? Вес собственных поступков и неверных шагов будет тянуть и тянуть дальше, разбрасывая в стороны и отваживая от него всех сколько-нибудь значимых людей, которые могли бы повстречаться по дороге.
Как сегодня с Гордоном.

Может, действительно дальше так и будет - сегодня он убил случайно, потому что защищался и потому что так вышло. Но - пусть не завтра, не послезавтра и не через месяц - но второй раз совершить подобное уже будет легче. Ведь есть обстоятельства, так почему нет? Следующий шаг - безразличие, допустимость. Следующий - умысел. А он не хочет таким быть.

Не хочет оставаться здесь один и не хочет возвращаться обратно в Англию, тем более сейчас, тем более сразу после произошедшего. Это будет смотреться как бегство, как проигрыш, как провал во всём. Его ведь и так сослали не куда-нибудь в Европу, его отправили в Америку! А дальше падать, по мнению его шибко консервативного отца, элементарно некуда.

Она уже давно не считает, что у него есть дом в Лондоне. Теперь, кажется, его нет и здесь - потому что вернуться сейчас снова в комнату к Гордону у него нет никаких сил. При одной мысли о подобном ему под горло подбирается такая паника, какой не было даже там, в кабинете коменданта, когда некто - или нечто - душило его чёрным нейлоновым шнурком. Это поразительно, но страх смерти не шёл ни в какое сравнение с перспективой наткнуться на осуждающий или презрительный, а то и брошенный с опаской - он ведь теперь убийца, как сказал детектив - взгляд Коула.

Всего лишь только утром ему ещё было почти всё равно. Всего лишь только утром он мог придти и удостоиться от своего надоедливого художника абсолютно любого пренебрежения и недовольства. Это было их нормой, так было заведено и нужно каждому из них. Но потом оно изменилось, кардинально и абсолютно. С исчезновением фотографий, с каждым их диалогом, каждым прикосновением, каждым брошенным друг другу словом. А потом - тем поцелуем и всем, что было после. Взгляд Гордона, полный обожания и такого невероятного счастья, какого Джеффрис не видел ни у кого и никогда. Его радость, звучавшая в голосе с каждой последующей фразой. Его рука, их сплетённые пальцы и обхваченное запястье, уткнувшийся ему в плечо нос...

Сегодня Филлип узнал, какого это, когда кто-то есть рядом. Когда вас двое против чего-то большого, чего-то странного, необычного. Сегодня он узнал вкус тайны и опасности, и каково это, когда ты делишь все эти особые знания с кем-то ещё. Узнал, каково это - брать ситуацию под контроль, бороться за свою жизнь и кого-то защищать. Причём не деньгами и эфемерной, существующей лишь в чужих головах властью, но собственными руками, ценой своей безопасности, благополучия и свободы.

Сегодня, лишь за один неполный день он испытал настоящих эмоций и ощущений больше, чем за большую часть прошедшей жизни. И к чему это всё привело. Его ноги замёрзли, и он очень устал - а то так бы давно уже поднялся и давно отправился бы через озеро. Джеффрис фыркает от иронии сквозь проступившие на глазах слёзы: в участке ему сказали никуда не уезжать. А о возможности подобного способа бегства они даже не подумали, потому что Филлип для них - избалованная золотая молодёжь. Говорят, каждому полицейскому после первого убийства при исполнении назначают курс принудительной профилактической терапии. А что бывает с такими людьми, как он?

Он слышит шаги, но никак не реагирует - в конце концов он в общественном месте, и это может быть абсолютно любой человек. И плевать, если вдруг какой-нибудь очередной маньяк, уж слишком маловероятно, чтобы на него за один день покусились сразу двое. На мгновение ему становится страшно, что тот джинсовый монстр уже нашёл себе новое вместилище и вернулся докончить начатое, но почти сразу понимает, что ему всё равно даже это. Даже если сейчас он станет наконец ещё одним экспонатом в этой дьявольской коллекции "особенных" детей. В конце концов, в нём нет никакой особенности, никакой необычности, кроме его несуразной худобы и глаза, вот будет потеха, правда?

Шаги действительно направляются в его сторону и звучат всё ближе и ближе, а потом замирают, останавливаются. Кто-то присаживается рядом, и через пару секунд касается его плеча.
Филлип закрывает глаза.

А в следующий миг его тянут к себе и сжимают в объятиях. Фила моментально окутывает знакомый и уже почти ставший родным аромат - их комнаты, библиотечной пыли, корицы и кофе, морковки и брусники, акварельной бумаги, кисточек, красок, использованной для рисования и так и засохшей в банке не слитой воды, угля, стружки и грифеля карандаша. Запах порошка, которым Гордон стирает свои рубашки и кондиционера, в котором споласкивает свитеры, даже его дезодорант и тонкие нотки облепихового геля для душа. Всё это сваливается на него единым потоком, но ощущается отчётливо и конкретно после стерильного и лишённого запаха воздуха над поверхностью озера. Всё это скручивает его внутренности в тугой комок, заставляя Джеффриса почти всхлипнуть от боли.

Он обхватывает Гордона в ответ, чувствуя как его пальцы едва не немеют от силы, с которой впиваются в пальто его соседа, словно бы умоляя держать его крепче и никогда-никогда не отпускать. Уже через секунду он перехватывает его снова, чуть меняя позицию, будто не верит, что всё это происходит действительно здесь, действительно сейчас, действительно с ним.

- Ты пришёл, - шепчет он практически в ткань тихо и сдавленно. Голос ещё не вернулся, и вряд ли он в ближайшее время будет способен на большее, как бы ему ни хотелось сейчас говорить. С другой стороны.. Он ещё не знает, готов ли рассказать ему всю правду о том, что случилось в той комнате.

А пока этого "ты пришёл" ему вполне достаточно, потому что только с ним, с Гордоном, и только сейчас, когда он всё-таки вернулся за ним сам и просто обнял, не говоря ничего, Филлип впервые в жизни чувствует, что всё правильно. И практически слышит, как какие-то огромные, важные и очень тяжёлые детали в механизме вселенной с тихим кликом и щелчком встают на положенные им места.

Отредактировано Phillip Jeffries (2018-02-18 01:04:13)