#w4

Джон Р. Р. Толкин
^{[тематика]}
— – — ✁ ✄ ✁ — – —

#хоббит, властелин колец, сильмариллион, сказки волшебной страны и прочие вселенные/киновселенные, связанные с его произведениями.

ПОГРАНИЧЬЕ | BORDERLAND'S
^{[фандом недели]}

— – — ✁ ✄

до 03.12 включительно.

❖ бонусы

= упрощенный прием
= помощь с графикой при необходимости
= +200 ключей
= специальная награда в профиль

I am in love with Sebastian Morgenstern
✁ ✄ моя худшая половина; старший брат, мой личный демон

SHADOWHUNTERS
✁ ✄ will tudor
Себастьян Верлак, он же Джонатан Моргенштерн, он же Себастьян Моргенштерн – столько разных имен для одного человека. Столько разных личин для одного юноши.
Клэри рисует демона с ангельским лицом; Клэри верит, что ее брата можно спасти. Она убеждена, что все то зло, которое он впитал с кровью демона, возможно исправить любовью.

Клэри любит брата.
Она думает о нем слишком часто; ищет, плачет, и снова думает, мечтая о семье; надеясь на то, что обретя брата – она снова обретет частичку матери в нем. Клэри верит, что его можно спасти. Снова. Но откуда же ей знать, что брат считает иначе?

Клэри ненавидит брата.
Она говорит, что убьет его, как только узнает; строит планы, глушит в сердце тупую боль; она знает, что рука не дрогнет, но ты заметил, какие эмоции мелькнули в ее глазах, когда она увидела тебя?

Клэри всаживает клинок в тело брата.
Она совсем не думает о том, кто перед ней; видит угрозу, видит зло, и в тот миг понимает, что брата уже не спасти. Никогда. Тьма давно поглотила его, и она была глупой, раз считала иначе.
Клэри невинная девочка, когда-то верила в чудеса. Себастьяну нужна она как трофей; с чувством извращенной любви, наполненной жестокостью; но возможно сейчас, когда их души с Джейсом объединились, у Клэри снова появился шанс спасти брата… Или уже слишком поздно, Себастьян?
– – – – – – ✁ ✄
Я ищу тебя потому что мне крайне интересна история Джейса-Клэри-Себастьяна, описанная в книгах. Я хочу отыграть много моментов, показанных в сериале; много моментов, которые мы придумаем сами, и отойдем от канона. Единственное, я не хочу, чтобы ты отходил от канонного образа на стадии написания анкеты. Я не возражаю, если персонаж изменится в ходе игры, в худшую, или в лучшую сторону. Возможно, в его жизни появится кто-то важный, ведь я ни в коем случае не привязываю персонажа к себе, ведь их история такая запутанная, и я вовсе не настаиваю на том, что Себастьян должен быть постоянно одержим Клэри, и все в таком духе. Ты свободный игрок, и я думаю, что вместе мы придумаем много всего интересного. 

пример игры

Мы победили.
Странное слово, звучащее в моей голове с того момента, когда Джейс вновь открыл глаза. Я не придавала этому значения, пока мои руки снова и снова погружали складной нож в плоть Валентина; отца. Эта картина, подобно видению из страшного сна, будет преследовать меня еще не одну ночь, и те чувства однажды вернутся в миг отчаянья; всепоглощающая пустота, подобно едкой дымке, окутывающей все мое тело, и высасывающая из него все жизненные соки. Мне казалось, что более нет смысла продолжать жизнь, и лишь маленькая крупица надежды, что извечно умирает последней, еще пульсировала в груди.
Тот, чья кровь попадет в озеро, может просить что угодно; кажется, так он сказал? Сейчас слова уже стирались из моей памяти, да и в тот момент, когда слезы застилали глаза, а в ушах стоял такой гул; я даже собственные мысли не слышала; все казалось слишком туманным. Джейс умирал, а я просила ангелов не допустить этого; просила, умоляла, сжимая пальцами его куртку, и глядя в столь родное и любимое лицо, в его глаза, ощущая безграничную нежность, и… боль. Джейс умер, и ангел услышал мои молитвы, но Валентин был слишком близко, а я желала мстить.
Кровь на руках; хриплое «я люблю тебя», и крик, - кажется, мой?, - еще слишком свежи в памяти, но второй бокал шампанского глушит воспоминание о боли, да и стоит ли помнить о пережитом, если момент безграничного счастья заполнил все мое существо, когда в голове засело осознание
п о б е д ы

Вечеринка в самом разгаре; всегда удивлялась способности Люка так быстро все организовать; я улыбаюсь в ответ на приветливые лица, чувствуя, как радость наполняет меня изнутри, - или все же шампанское, - и пробираюсь к Джейсу. Пожалуй, единственному человеку, рядом с которым я сейчас действительно хотела быть.
Сердце колотится в груди, ладошки потеют от волнения, хотя в моем случае я должна была бы расслабиться, ведь все вроде как решено, между нами больше нет недопонимания; между нами больше не стоит преграда в виде мнимого родства, которое в свое время безумно сводило с ума, толкая из крайности в крайность, вынуждая поступать вопреки велению своего сердца, и пытаться заглушить чувство, которое принято считать греховным; после случившегося на озере мы не смогли толком поговорить, остаться наедине, обсудить все то, что произошло в тот… В тот момент, когда Джейс… Когда я думала, что теряю его навсегда; я не собиралась выяснять с ним отношения, уточнять вопросы, которые непременно интересовали бы любую другую девушку, но я… Почувствовать тепло его тела под своими ладонями, коснуться его руки, чтобы в очередной раз убедиться, что это не сон, и он действительно здесь, со мной, с нами всеми, все так же ироничен и весел, и это не мираж, вызванный галлюцинацией, или шампанским.
Я пробираюсь к нему, попутно отвечая на поздравления, и поздравляя в ответ; задерживаюсь, чтобы переговорить с Саймоном, но взгляд то и дело скользит в сторону, вылавливая знакомую, до дрожи, белобрысую макушку, и сердце совершает очередной кульбит; на губах улыбка, бокал в сторону, а я уже возле него, не робею, как маленькая девочка при виде прекрасного мальчика, но легонько дотрагиваюсь до его руки, привлекая внимание, и давая понять, что я уже здесь.
— Джейс? Ты в порядке? — Глупый вопрос, да, но пальчики с легкостью сжимают его руку, я едва склоняюсь, вдыхая терпкий аромат юноши, и алкоголя; мурашками по спине чувствуя, что именно к такому моменту я стремилась с самого начала, тогда еще не осознавая, и лишь стараясь показать, что не паду ниц перед его обаянием; выдержу, выстою, чтобы сгореть в ярком пламени позднее. Как горела сейчас, буквально слыша стук своего сердца, разгонявшее тепло по венам, пока взгляд неотрывно следил, изучал, в п и т ы в а л каждую черту его лица, будто бы запоминая, словно опасаясь однажды потерять.
Нет, Фрэй, слишком скорбные мысли, слишком много недопониманий в твоей голове, стоит уже определиться и расслабиться, ведь все позади, вы действительно победили, и максимум, что может случиться плохого, это лишь нападение очередного глупого демона, которое вы, как обычно, сможете предотвратить. Больше никакого Валентина, никакого Себастьяна, - пардон, Джонатана, - они оба мертвы; наступил момент, когда можно смело поднять бокал, и неуверенно произнести: за нас?

#w5

ШКОЛЫ
^{[тематика]}
— – — ✁ ✄ ✁ — – —

#Glee, Ouran High Schooll Host Club, Harry Potter, Detachment, El internado, Witch, What's with Andy?

Miss Peregrine's Home for Peculiar Children
^{[фандом недели]}

— – — ✁ ✄

до 10.12 включительно.

❖ бонусы
= упрощенный прием
= помощь с графикой при необходимости
= +200 ключей
= специальная награда в профиль

I am in love with Roy Mustang
✁ ✄ цепной пес армии Аместриса в звании полковника; Огненный Алхимик; герой Ишвара; человек, которому я поклялась выстрелить в спину, если он свернёт со-своего пути.

FULLMETAL ALHEMIST: BROTHERHOOD
✁ ✄ original

У силы одного человека есть предел. Но я защищу всех, кого смогу. Пусть это будет всего лишь горстка людей, самых дорогих мне. А они защитят тех, кто дороги им. Уж на это-то способен маленький человек?

Не буду здесь много расписывать, потому, как основная информация о персонаже указана в источниках википедии, да к тому же мне хочется увидеть именно ваше видение персонажа. Оно, как известно, у всех разное. Поэтому оставлю здесь лишь вышеизложенную цитату, которая по моему мнению отлично отражает саму суть того Роя, которого мне бы хотелось заполучить в игру.
– – – – – – ✁ ✄
Доброго времени суток, полковник.
Простите, но я не знаю что у вас сейчас – вечер или день, но я все равно пишу вам, надеясь на отклик. Вы ещё помните своё обещание? Моё решение неизменно – я последую за вами хоть в ад. Вы не можете свернуть с выбранной дороги.
Ты не сможешь, Рой Мустанг, а потому я Риза Хоукай, твой личный телохранитель и адъютант призываю тебя продолжить начатое. Вместе мы пересечём океаны чужой крови. Возможно, и даже наверняка в глазах других утратим человечность, но, тем не менее, мы не имеем права сбегать. Больше нет. Слишком много жизней положено в этой бессмысленной войне. Она закончилась, но люди все так же умирают. И мы не в силах этого изменить. Или я не права?
Вы обещали, полковник, забраться на самую верхушку армейского начальства, дабы изменить этот мир изнутри.
Так извольте исполнить обещанное!
От себя могу гарантировать столь ценимую вами пёсью верность до самого конца.

пример игры

Попытка убежать от самой себя. От того «я», что рвётся наружу, разбивая стены, воздвигнутые для защиты не столько окружающего мира, сколько внутренней зоны собственного комфорта, в которой сидишь, не высовывая носа вовсе не потому что тебя это устраивает и тебе нравится. Быть в ней постоянно заставляет сила привычки. Особенно если в эту своеобразную клетку человек загнал себя самостоятельно, не желая разбирать внутренний конфликт – проблему на пункты в поисках решения.

Когда наивно надеешься, что со временем все само пройдёт и рассосётся, внутренние демоны вырываются из-под контроля в самый неподходящий и неожиданный для разборок момент. И от них не скрыться. Не убежать, как бы ни хотелось.

В Пандоре давно жил демон. Таковым она считала зверя, ощущая его присутствие на дне собственного сознания. Он был порождён ещё во времена Наружности. Жгучей обидой и желанием показать, что она, Алиса, не коврик у двери, об который только и можно что вытирать ноги, не замечая, используя его в своих целях наплевав на возможные чувства.

Дети часто создают себе фантазией особенного друга. Это их защитный механизм. Юные фантазёры и мечтатели находят в нем свою силу, убеждая самих себя, что, когда-нибудь придёт время, и их признают все, кто раньше издевался и ни во что не ставил. У некоторых с возрастом эти друзья умирают под гнетом страха реальности. Другие выживают, затаившись на дне души. В самом тёмном её уголке, чтобы обязательно напомнить о себе, когда почувствуют, что долгожданный час икс, наконец, пробил.

Пандора все ещё бежала, давно оставив за спиной грязную закусочную, минуя что-то вроде автомобильной заправки, приветливо мигающей тусклыми огнями уличных ламп; пересекая укрытые мягким зелёным ковром поля, перескакивая через редкие ручьи, бьющие прямо из-под земли. Бежала со всех ног, едва ли чувствуя усталость. Каждый раз, открывая в себе что-то вроде второго дыхания.

Это была ее жалкая попытка – способ убежать от самой себя. Хотя на самом деле каждый широкий размашистый шаг, наоборот, приближал ее к тому, что так долго скрывалось за молчаливостью и спокойствием рыжей девчонки.

«Думаешь, ты сможешь так вечно? Жить, скрывая себя от всех. Разве это не будет считаться подлым обманом?» - вкрадчивый голос крестного ворвался в сознание. Впервые со дня своего крещения бывшая Тихоня слышала его так отчётливо.

«Хорошо. Дело твоё Пандора. Но однажды ящик откроется. И последствия могут тебе не понравиться. Однако мне нравится твоя упёртость. Ты можешь попробовать заточить себя в клетку. Сковать цепью. Твоё время просто ещё не пришло. Жаль. Я не смогу увидеть ту, кем ты, в конечном счете, станешь. Это было бы интересно».

Змея все боялись. Младшие всегда сторонились его, обходя стороной. Девочка частот спрашивала себя, почему именно он стал ее крестным. Почему он, а не кто-то другой оказался рядом, в тот день, спасший ее ещё более продолжительного заточения в Могильнике? Психическое расстройство, которое Пауки называли временным, оказалось чем-то более глубоким. Они просто не могли знать. Ничего не знали о зверином друге, надёжно запечатанном внутри в ожидании часа, когда можно будет порвать все цепи.

Время для Панды словно остановилось. Окружающий мир слился одним размытым пятном. Подлый камешек, попавшийся под ноги, остановил сумасшедшую гонку, заставив растянуться на грязной омытой дождями дороге, переводя дух в попытке остановить бешеную пляску сердца.

Алиса. Это имя данное Наружностью. Данное ей родителями. Семьёй, которая никогда ни во что её не ставила, считая одной из послушных кукол. А все, потому что у них была ее копия. Улучшенная и более успешная во всем. Арина всегда была любимой девочкой. Именно поэтому ее сестра близнец добровольно пошла путём волка-одиночки.

- Ты называешь себя Пламенем. Говоришь, что сожжёшь мой мир дотла. Но этого никогда не будет! – сжав руки в кулаки, Пандора ударила рукой по склизкой жиже, разбрызгав грязь во все стороны. Шумно выдохнув, поднялась на ноги, чуть пошатнувшись снова возобновив свой бег. Встречный ветер сушил яростные слезы.

- Ты всего лишь плод моего больного воображения! И я перед тобой ни в чем не виновата! К тому же… - впервые за всю свою сознательную жизнь Пандора чувствовала себя столь уверенно, смеясь всем страхам прямо в лицо. – Ты всегда меня недооценивала! И больше я тебя не боюсь. Ты призрак пережитого прошлого.

Она остановилась сама. На этот раз добровольно. Подняв взгляд на хмурое небо, и наконец-то, свободно вздохнув. Закрыв глаза, девушка позволила себе заглянуть так глубоко в себя, куда всегда боялась заглядывать. Там жил ее страх. Терроризирующее ночами Пламя. Но еще глубже покорно ждал своего часа зверь. Однажды заточив его в клетку, Пандора боялась возвращаться назад, но волчица всегда была ее неотъемлемой частью. Для того чтобы понять и принять себя понадобилось время. Очень много времени, но именно поэтому преодолённый путь был ей так необходим.

В карих глазах отразился янтарный блеск, когда Волчица распахнула их снова. Обострившиеся разом органы чувств доносили до чистого сознания картину окружающего мира. Пандора не перестала быть собой. Наоборот. Наконец-то таковой стала, позволив себе быть тем, кем всегда была.

«Шут не хочет больше быть Шутом. Но и я не могу уже быть прежней Пандорой. Дом изменится. Наш мир станет другим».

Бежать на четырёх лапах оказалось куда удобнее, быстрее и легче. С удовольствием отмечая отточенный механизм работы обретённого тела, Волчица бежала вперёд к Лесу, уверенная в том, что на этот раз она его достигнет. Миф об Изнанке больше не был таковым. Он стал реальностью. Ее реальность, в которой рыжая хищница обрела своё истинное «я».

Деревья сомкнулись за спиной, пропустив гостью, но Пандора не остановилась, оказавшись в наполненном жизнью Лесу. Сменив галоп на рысь, быстро перебирая сильными лапами, оставляя на земле отпечатки волчьих лап, обитательница Серого Дома добралась до небольшого каменного выступа над широким бурным ручьём. Его спокойно можно было перемахнуть при желании одним прыжком.

Вскинув морду к серому небу, что клочками виднелось сквозь кроны старых деревьев, она наконец громко и протяжно взвыла, оповещая Лес о своём присутствии, благодаря его за то, что наконец, позволил стать собой.

Изнанка очень помогла Пандоре, но даже так, она не являлась ее домом, территорией, которую нужно было защищать.

У Волчицы был Дом. Своя стая. И к ней нужно было вернуться. Пусть там, на другой стороне вновь придётся жить в человеческом теле. Волк не перестанет быть волком. Теперь уже нет. Забыть о своём «я» больше не предоставлялось возможным.

#w6

ФОЛЬКЛОР
^{[тематика]}
— – — ✁ ✄ ✁ — – —

#фольклор, сказки, сказания, мифы и мифология, легенды, боги, духи, Викинги, Американские Боги, Перси Джексон, etc.

ОЧЕНЬ СТРАННЫЕ ДЕЛА
^{[фандом недели]}

— – — ✁ ✄

до 17.12 включительно.

❖ бонусы
= упрощенный прием
= помощь с графикой при необходимости
= +200 ключей
= специальная награда в профиль

Ему казалось, что стоит провести по давно рассохшемуся дереву перил, и особняк оживет, приоткрыв завесу зыбких, старых дней, когда он был ещё молод. Когда крыша была цела, высокие потолки озарял свет свечей, новенький рояль стоял в холле, а не в гостиной, и по пятничным вечерам здесь кружили богатые джентельмены с дамами. Когда мотыльки осмеливались селится только на самых краешках чердачной крыши, и даже пыль не смела оседать здесь надолго, быстро исчезающая благодаря множеству слуг. Но они оба — Томас и Дом — знали, что такого никогда не было. Он никогда не был новым и сияющим, половицы всегда скрипели по ночам, слабые ставни пускали промозглый ветер, а в стенах копошились огромные мотыльки, дополняя темно-синим цветом выцветшие обои, а их расцветка — белые пустые круги на крыльях, были похожи на чей-то немигающий, пристальный взгляд...
А может, это Томасу не хватало сил оживить его. Его руки всегда были ледяными, и, когда он касался перекладин, они отвечали только тихим шелестом и все, что Дом тогда мог показать ему — совершенно бесшумный снег с необозримой вышины неба...
Он поёжился, опустив голову и не желая больше смотреть в сквозную рану через этажи в самом центре потолка. Он скорее ощутил, чем услышал, что в этот миг вокруг стало тихо. Хорошо, что только на миг — тишина почти придавила собой, склоняя его к самым ступеням шаткой лестницы, сдавливая голову и заставляя выдохнуть. А потом наваждение прошло — снова где-то внизу хлопнуло окно, а потом их незримый декабрьский гость направился ещё ниже, перебрав невесомыми руками увесистые подвесные гири для лифта. Он и не заметил собственного напряжения — сжатые губы, явно скованные движения. В последнее время, кажется, это было его обычным состоянием. Хорошо, что Люсиль вернулась, а с Аннабель скоро наконец будет покончено. Чужое присутствие, легкое, но ощутимое сестринское давление на него, нередкие кошмары — все это заставляло его чуть сдать к концу месяца.
Он, наконец, преодолел лестницу, и сразу направился в одну из комнат, которые они считали "своими". Ступишь на порог, и словно весь холод, отчужденность и мрак дома остаются позади, а все тело затапливает мягкий свет ночников — разве что не проникающий внутрь, где уже давно не было места даже слабому огоньку.
Люсиль была тут, неподвижная, словно статуя — только взгляд зацепился за него, как колючий плющ за одежду, как только он вошел. Кроме бесстрастной жесткости в её глазах он различил снисходительность — ту самую, сестринскую, которая иногда вызывала в нем волну гнева. Томас был уверен, он просто знал что о нем думает Люсиль. Что он не способен. Что он из жалости к матери часто заводил осторожные разговоры с ней, пытаясь убедить не делать глупостей. Что он из сомнительной человечности пытался предостеречь её, всякий раз ловя её мягкую, опасную улыбку, адресованную матери, и страшась её. В то время, как все его мысли были только о ней — о Люсиль, и ни о ком больше. Точно не о старых обтянутых кожей костях их родительницы или малохольной слабой жёнушке. О ней.
Он боялся, что это не сойдет ей с рук — и это не сошло, правда, гораздо в более мягкой форме, чем он боялся. Её не посадили, только отправили в лечебницу, однако и это было сомнительным удовольствием. А долгие месяцы без неё породили новый страх — страх того, что на этот раз её точно упекут без права на возвращение обратно, и, пожалуй, ещё больше — страх того, что ещё одно убийство сведет её с ума ещё больше. То, что Люсиль так опрометчиво и наивно принимала за его слабость, пожалуй, действительно было ей, только вот она не догадывалась, что эта слабость была в ней.
Минуту назад она предлагала ему нож, а сейчас крепко держала его. Когда Томас, наконец, положил пальцы на рукоять, она все ещё сжимала его, с деланным, чеканным движением медленно передавая его ему. Он запоздало выдохнул "отдай", почти неслышное, растаявшее в чудом дыхании — дыхании дома, и поймал взглядом неровный отблеск свечей в идеальном лезвии. Хорошо, что она доверила это ему. Быть может, это отразится на её душевном состоянии меньше, чем в прошлый раз. В глубине души, где-то так далеко, куда он заглядывать боялся и не хотел, он знал, что к нормальному состоянию её больше не приведет ничто и никогда, а нынешнее, маниакальное состояние усугубиться больше не может. Она и так была совершенно не в себе, но он ещё слепо надеялся, что может сдержать разрушающее желание убивать своей любовью и потаканию её небольшим желаниям. Вроде этого.
Сталь теряет блеск, когда он выходит из комнаты, но все ещё блещет во мраке, ловя каждый слабый свет и приумножая его в своем смертоносном лезвии. Томас не отрывает от него равнодушного взгляда, слыша позади легкие шаги сестры и чувствуя спиной её довольную усмешку. Позже она наверняка будет играть на рояле, даже не оттерев с пальцев засохшую темную кровь.
Он проскальзывает в комнату умирающей, словно воплотившейся призрак дома. Она наверняка уже знает. зачем он здесь, но встать, даже приподняться, не дает бесконечная слабость. Последние силы ушли на подпись, означающую, что все наследство драгоценной Аннабель Шарп, так недолго носящей их фамилию, переходит к ним. Здесь очень темно — все свечи отгорели, и комнату освещает только слабый лунный свет, издавна бывший свидетелем подобных ужасных дел. Но его достаточно, чтобы он увидел её молящий взгляд, слегка изогнутую линию губ, проступающие венки на нездорово-бледной коже. В них течет не только кровь, но и яд, и оттого её кожа совсем мраморная, а глаза — большие и неживые от страха, совсем как на синих широких крыльях.
Теперь он чувствует, что Люсиль недовольна — он медлит, наверняка представая в глазах сестры нерешительным слабохарактерным трусом, дрогнувшим перед очередной жалкой девицей. Даже если он действительно дрогнул, он доведет дело до конца — вот только сотрет этот печальный взгляд, ставший причиной сестринского неодобрения.
Он сел на кровать и мягко, искренне ей улыбнулся, как муж вполне мог улыбаться жене. Даже Люсиль, наверно, не смогла бы распознать в этой улыбке фальшь, но это было ни к чему — ей такая опасная нежность адресована никогда не будет. Перед тем, как взять со стола тяжелый подсвечник, он отстраненно понадеялся, что она не успела заметить этот жест,завороженная его обнадеживающей, ласковой улыбкой. А потом он наотмашь ударил её по лицу, целясь примерно в висок, чтобы оглушить и уже навсегда лишить возможности прийти в сознание. Удар был несильным, но отключил её сразу, вернув ему и самообладание, и способность мыслить холодно и рационально. Она должна быть мертва, и сейчас он с освобождающей легкостью мог это устроить.
-Хочешь присоединиться? — он покосился на Люсиль, с явным трудом пряча за словами оскал, а в глазах — нездоровый блеск. А потом отпустил подсвечник, грубым движением дернув тошнотворный обОрочный вырез на воротнике жертвы, обнажая её грудь и отводя руку с ножом назад, ожидая, когда длинные, холодный сестринские пальцы  лягут поверх его.

#w7

ИСТОРИЯ
^{[тематика]}
— – — ✁ ✄ ✁ — – —

#царство, астерикс и обеликс, борджиа, александр, зена королева войнов – любые исторические фандомы или персонажи из прошлого, включая официальную историю

BREAKING BAD
^{[фандом недели]}

— – — ✁ ✄

до 17.12 включительно.

❖ бонусы
= упрощенный прием
= помощь с графикой при необходимости
= +200 ключей
= специальная награда в профиль

[August, 30. 1988] Philadelphia, PA
Считается ли пощёчина проявлением насилия, если она используется для того, чтобы остановить истерику и привести человека в чувства? Эта мысль крутится у него в голове на повторе, словно испорченная и заевшая пластинка, сродни одной из тех, что дарил ему Чет.
Чет. Он смотрит в никуда, думая только о том, с каким звуком его ладонь соприкоснулась с лицом Сэма, как тот подавился приступом и будто бы резко уменьшился вдвое, с каким выражением посмотрели после этого на него его глаза. Смотрит в никуда, продолжая отстранённо подкладывать в дымящуюся чашку какао кусочки маршмэллоу. Их там уже больше десяти.
- Сахар тоже наркотик, доктор Розенфильд, - голос из гостиной возвращает его к немилосердной реальности. Сейчас Альберт был бы рад не возвращаться в неё никогда.
- Как ты считаешь, является ли насилием... - он заходит в комнату, держа кружку обеими ладонями несмотря на то, как жжётся напиток, но Стенли не даёт ему закончить фразу, почти тут же встречая его и принимая какао с коротким и таким искренним "Спасибо", что криминалист просто теряет дар речи.
Он подносит кружку к губам, но так и не делает глоток, наслаждаясь пока только ароматом и теплом, ощущением значимости, поддержки. Отходит к дивану, не отрывая взгляда от длинных деревянных полок на стене чуть позади. На тех подчёркнуто ровными рядами стоит с десяток, а то и больше, металлических моделей болидов Формулы-1. Это тоже Честер. Стоит оглянуться и станет безбожно очевидно - все детали, все мелочи, всё, что создаёт тот самый пресловутый уют и ощущение, что в квартире живут реальные люди, всё это - Честер.
- Мне он не успел ничего подарить, - тихо и блёкло произносит Сэм, разглядывая автомобили с неизбывной тоской. - Я не уверен, что он бы когда-нибудь захотел.
- Эй... - Альберт обходит диван и встаёт рядом, замирает и мнётся с секунду другую, а потом всё же приобнимает Стенли за плечо. - Чет..
Он хочет сказать что-то ободряющее, но слова застревают в горле, сталкиваясь с прошедшим временем. Он не может заставить себя говорить о нём в прошедшем времени, и в то же время здравый смысл, тот самый, обычно так им восхваляемый здравый смысл, опыт и практика, утверждают, что спустя полгода после исчезновения надежды уже совсем нет. Шансы на удачный исход падают с каждым часом спустя первые сутки, что уж говорить теперь. А потому его разум сопротивляется времени настоящему. Чет был. Чет есть. Чет будет. Обязательно должен быть.
Сэм опускает голову и криво улыбается ровно на секунду. Это не улыбка, это почти судорога. Это так странно и вместе с тем так естественно - они были знакомы с Дезмондом всего в общей сложности двое с половиной суток, и парень так к нему прикипел, что его исчезновение оставило глубочайший шрам в его жизни. Шрам, который даже Альберт не в силах залечить, пустоту, которую он не в силах заполнить. Это было - будь проклято прошедшее время - есть и будет особенностью Честера Дезмонда. Никто не уходил невпечатлённым. Никто не уходил равнодушным. Никто.
.
Сегодня утром к ним привезли тело. Прямо к ним, первичная аутопсия, смена Сэма Стенли, аутопсийная номер пять. Альберт видел, как его прокатили мимо, как открыли мешок. А потом он слышал звон инструментов и какие-то неясные крики. Возня. Он бросил свои папки, забыл про желание покурить и поскорее разобраться с делами. Через пару мгновений он уже был там. И что это было за тело, чёрт бы их все подрал - им привезли пародиста, изображающего Элвиса Прэсли в лучшие годы. Высокий, худой, загорелый, чёрная копна убранных назад и уложенных лаком волос, яркие черты лице. Характерные. Именно к нему, Сэму Стенли. В аутопсийную номер пять. Это естественно, что он сорвался. Им обоим повезло, что Альберт был рядом, чтобы подхватить.
.
Молодой судмедэксперт садится на диван молча. Пьёт какао и смотрит в пол. Считается ли пощёчина проявлением насилия, если она... или это просто отговорки? Попытки оправдать себе себя, а на самом деле это его собственный симптом. Что, если он тоже сломался? И однажды пробравшаяся в его действия крупица якобы благого насилия просто со временем даст плоды? Компромиссы. Так говорил Честер - надо уметь идти на компромисс, это наше оружие. Он даже дрался за тело этой ...нет, он не станет называть ту девушку по имени. Не станет. Не сейчас. Сэм ему рассказал. Никаких компромиссов. Даже перед лицом апокалипсиса, привычно цитирует он себе и берёт с полки модель Lotus 87 1981 года, а потом опускается на диван рядом со Стенли.
- Знаешь, я тоже боюсь этого, - негромко заговаривает он, крутя в руках машинку. На дне подставки аккуратно, но не слишком красиво скальпелем выцарапано "Чет". - Каждое грёбаное утро. С каждым новым делом. Каждым следующим Джоном Доу. Боюсь открывать проклятую молнию. Боюсь делать анализ ДНК. Боюсь идентификации неизвестных так, что у меня почти трясутся руки. Хочется всё бросить иногда.
Блондин поднимает на него глаза где-то в середине, быстро моргает - со стрессом его тик только ухудшился - и хмурится. На его лице без труда читается вопрос, задать который у парня просто не хватает духу. Или сил. Или, может, он считает что момент между ними такой - слова не нужны для этого. Розенфильд протягивает ему автомобиль. Пусть будет у него. Это страшная сентиментальность, но она напоминает ему Дезмонда, она кажется важной.
- Почему я не ушёл? - Альберт смотрит на чёрные формы с золотыми буквами в его руках. - Потому что однажды.. Когда было особенно паршиво, остановил меня как раз Чет. Он сказал... - "У тебя получится", - говорит в его воспоминании раненый Честер. - "Альберт, кто, если не ты", - даже не запинаясь, врёт он вслух.

▹ см. выше ▹ мы с удовольствием поможем вам в разработке любой части его биографии ▹ мы стандартно легко адаптируем под ваши желания те наигранные им как НПЦ или сформированные хедканонами моменты, которые будут идти в разрез с вашими представлениями ▹ мы считаем, что Честер и Сэм - идеальная пара от поэтому Гордон - хренова сваха. они вместе прекрасны как рассвет. но вместе с тем пэйринг не является обязательным критерием ▹ по части хедканонов о Сэме и Альберте тоже см. выше ▹ we will make the Blue Rose Family whole again. ..за исключением Уиндома, конечно >< (но это не точно) ▹ знайте, умейте, любите ▹ по количеству символов претензий нет. на наш взгляд, Сэм тоже будет хорош в любом лице. ▹ грамотность и желание творить

#w8

КОСМОС
^{[тематика]}
— – — ✁ ✄ ✁ — – —

#звездные войны и пути, интерстеллар, валли, космический пират харлок, вавилон 13, люди в черном - любые фендомы, связанные с межгалактическими путешествиями, освоением или завоеванием космоса.

AMERICAN GODS
^{[фандом недели]}

— – — ✁ ✄

до 31.12 включительно.

❖ бонусы
= упрощенный прием
= помощь с графикой при необходимости
= +200 ключей
= специальная награда в профиль

1

Впервые Питер заподозрил неладное одним прекрасным вечером — где-то пару дней назад, — но надеялся, что разнёсшийся с другого конца корабля громогласный чих не оправдает ожидания. Вот только оградить всех от мерзкой заразы (и нет, говоря прямым текстом о заразе, речь идёт не о Ракете конкретно, но это так для профилактического уточнения) у него не получилось — и первым, кому посчастливилось ощутить на себе поистине нелепое недомогание, оказался их любитель повзрывать. Какими снадобьями следует отпаивать енота, чтобы помочь искоренить проблему его плохого самочувствия, Звёздный Лорд догадывался лишь относительно, но всё же догадывался — одна столовая ложка мёда на одну целую чашку с молоком. Проблема заключалась лишь в одном — мёд, как и сама Терра, для него недосягаем вот уже двадцать шесть лет, проведенных в банде сперва опустошителей, а затем с год в качестве лидера почти что подпольной организации по спасению галактики — стражей. Поэтому действовать пришлось гораздо проще — медицинский отсек здесь был небольшим, но лекарств вполне хватало, чтобы унять головную боль, вылечить кашель и сбить температуру. Питер не помнит, когда в последний раз использовал их по назначению, однако сейчас это было самое простое и доступное решение.

Он беспокоится. Через призму шуток и сарказма — он беспокоится о главной занозе в заднице всей их неземной и до немыслимых высот космической братии. Не сказать, что Ракета всегда вёл себя исправно, но ведь кто с целого экипажа ещё сможет поставить его на ноги? Впрочем, в болезненном состоянии эта наглая пушистая рожа, кажется, создавала впечатление ещё более несносного мальчишки (именно мальчишки) — подтверждением тому служили нередко проносящиеся по кораблю возгласы антропоморфного енота в любое время дня и ночи, что порой Квиллу хотелось объявить неделю жесткого и непоколебимого карантина по всей их небольшой милановской жилплощади, где он не будет служить медсестрой, исполняющей любые капризы пострадавшего в неравном бою с пробоинами в корабле инженера.

— Ты что, обалдел? — Посреди ночи выискав крикливого аса на коробках из-под боеприпасов, Квилл подбирает остывшее снадобье, принюхивается и чуть морщится в сторону от его запаха. Да, не самое приятное в жизни. Впрочем, вид Ракеты — помятый, побитый и полностью понурый — тоже не мог никого осчастливить. — Всех разбудить захотел?
Вопрос, скорее, являлся укоризненно-риторическим, потому что за последние сорок восемь часов Звездный Лорд пользовался у Енота даже большим спросом, чем у девушек и женщин в период пары месяцев.
— Я не кричал так даже в детстве, когда мне внутревенно кололи витамины, — с лёгкой иронией произнес он. — Но могу рассказать, как однажды мне делали укол в одно из моих задних полушарий. Захватывающая история — почти, как шекспировская драма.

2

Скосив твердый взгляд в сторону брюнета, король Асгарда тяжело и глубоко вздохнул. Скоро или когда-нибудь они обязательно закончат межличностную войну недопонимания, бедой или победой — это уже вопрос третий, ведь ситуация, мягко говоря, размеренным темпом приближалась к большему скандалу, чем уже имеющийся на данной стадии конфликт, а ведь это только начало. Как и прежде, Локи перестал разделять чужое мнение, заладив только о надуманном, так называемом, «ренегатстве».
Стараться мыслить глобально и смотреть в корень проблемы, пытаясь понять чувства брата, чтобы дать им здравую оценку – сложно. Самоотверженность и логика – практически взаимоисключающие понятия. Блондин развернулся, встав спиной к заключённому, обуреваемого злостью за оскорбительно беспечное отношение к его жизни и к, якобы, бессмысленному пребыванию в качестве преступника, а затем принял исходное положение, готовый с удвоенной настойчивостью говорить о безрассудности его желаний. Сбегать нельзя. Тор сам предложил наиболее безболезненный вариант для них обоих, и, если есть хоть один шанс избежать наказания, он выбьет его, но сделает это в рамках законов страны, на чьей территории они расположились. Старший сын Одина будет присутствовать на суде и обязательно поддержит. Готовый стоять с ним плечом к плечу не только в бою, Тор будет рядом, и даже не в качестве простого наблюдателя и талисмана. Однако спешить делиться всем – бессмысленно до тех пор, пока Локи не усмирит свой пыл и не пойдет навстречу брату.
– Ты серьезно думаешь, что это хорошая идея? Ты рискнёшь доверием не человечества, но своего народа, поверившим в тебя, и сделаешь это исключительно свободы ради? – Голос становился жестче и громче, противостоять упрямству Локи не было особого желания, учитывая насколько сильно тот напирал с первых же секунд их разговора – от него словно бы исходили волны недовольства и негодования с игольчатым ощущением совершенно не сдерживаемого гнева. Тем более, что в какой-то мере «младшенький» был прав на счет того, что их семейные ссоры не похожи мидгардские – и если рождается конфликт, то решается он кровью. Но идти на поводу братской импульсивности и размениваться столь дорогой монетой Тор тоже не был готов.
Нельзя так просто взять и пустить под откос результат их, наконец, временного перемирия – Тор, как один из тех, кому чаще всего доводилось сталкиваться с кознями младшего брата, прекрасно понимал это; он лучше всех осознавал, что Локи не станет терпеть столь унизительного обращения со стороны людей, но во имя чёртовой справедливости и расположения человечества следовало поступить более разумно, чем сбегать от проблем. Это не предательство. Это не предательство даже в том случае, если решением будет незамедлительно казнить одного из богов, ведь громовержец не посмел забыть о том, что Локи сделал для Асгарда – и также не посмеет допустить, чтобы брат чувствовал себя побежденным так не полюбившемся ему миром.
– Так будет лучше, – специально выделив это слово, громовержец не стал совершать глупость и давать Локи возможность снова его перебить своими длинными речами. Сейчас не время возмущаться – сейчас стоит только искать компромисс, поэтому он решил продолжить, не выжидая ни секунды. – Нам следует найти способ, чтобы они поверили нам и начали доверять тебе. Одного моего слова недостаточно, чтобы смыть все твои преступления перед землянами. Это уже не война. Это – последствия твоих же заслуг, и даже дураку понятно, что в покое тебя не оставят.
Он замолчал, на пару мгновений задумываясь о том, что сейчас давить на брата нельзя, но всё же паузу нарушил быстро:
– Локи, ты должен это понять, – взгляд серо-голубых глаз стал чуть расфокусированным, стал слегка затуманенным. Чего в действительности хотелось сыну Одина, который столько времени потратил на решение их с Локи дрязг, да и элементарно на то, чтобы трикстер вновь подумал не только о себе и о своем разочаровании от некогда болезненной правды?
– У тебя уже есть отличный козырь, – не сказать, что Тор в восторге от своих будущих предложений, но других вариантов у него нет и вряд ли будет. – Не ты ли всегда твердил, что люди для тебя недостаточно умны? Это наш шанс, Локи. Единственный, – выделяет слово, – подходящий шанс, если мы хотим остаться здесь и остаться здесь без необходимости скрываться и прятаться, – еще он признает, что Локи вполне может рассматривать вариант поставить на колени жителей этой планеты и навязать _их_  божественную власть силой или уговорами, но это не выход. Насилие – никогда не выход. И на Земле они на правах гостей. – Ты не обязан верить собственным словам, но ты можешь сделать вид – просто сделать вид, – что немного сожалеешь и правда раскаиваешься. Потому что мы преследуем благую цель, – заканчивает он. И правда верит.

В этом мире ничто не вечно, все умирают, всё умирает – Диана осознала это ещё на Первой Мировой, когда покинула Темискиру, и обнаружила огромный мир, полный боли, страдания и войны, любви, танцев и благодарности. Вторая Мировая война была ещё одним подтверждением, что дело не в Аресе, не только в нём, потому что Стив был прав – каждый человек делает выбор, и выбор этот был, зачастую, паршивым. Вторая Мировая была ещё ужаснее Первой, хотя не прошло и четверти столетия между ними. Для Дианы было удивительно то, что вновь немцы становились агрессорами. У неё осталось предубеждение против этой нации, способной променять мирную жизнь на прагматичный поход за новыми землями и убийства, на удивительно рачительных фермеров, со всей душой занимающихся своим делом и удобряющим пеплом из крематориев землю, скармливающих человечину свиньям, делающим сумочки и перчатки из человеческой кожи. В голове не укладывалось, как такое возможно, но мир был таким.
Но бессмертными были произведения искусства, человеческие благодетели и недостатки – люди создавали концлагеря и атомные бомбы, они же умирали, защищая свои семьи и свою землю, рисовали потрясающие картины, создавали шедевры скульптуры, музыки, литературы. В людях была искра от Зевса, в этом не могло быть сомнения, но они были слишком смертными, возможно, чтобы воздержаться от сомнительных экспериментов и войн. Диана поклялась себе, что если будет зарождаться Третья Мировая, то она пожертвует своей жизнью, лишь бы она не началась.
Всегда были слабые люди, которые не могли сами себя защитить, были сильные, обижавшие слабых, как защищавшие их. Простой и понятный мир, где есть добро и справедливость, где амазонки должны были победить Ареса, чтобы навсегда избавить мир от зависти, ненависти и агрессии, остался на райском острове, сотворенным для воительниц Зевсом и спрятанном от остального мира. Эта оторванность от мира дорого им обошлась, а к тому моменту, вероятно, когда Арес бы добрался до Темискиры, защищать уже было бы некого. А ещё становилось понятным, что войну нельзя победить убийством. Война останется и просто примет новый вид – Арес научил её многому.
Поэтому она выбрала для себя музеи – искусство будило в людях самые лучшие их черты, выдергивало хотя бы ненадолго из общей рутины и мрачной озлобленности. Днем она берегла шедевры мирового искусства, а ночью… или даже не ночью, а тогда, когда требовалась помощь слабым, она приходила и помогала. Этому миру нужна была справедливость, а не возмездие или месть.
Время научило её, что необходимо сохранять инкогнито, а Диана Принс осталась в память о Стиве Треворе. Память… Память, как и культура, не передается по наследству, ею нужно наполнять человека, ведь никто не рождается плохим. Каждый ребёнок хороший, но что же с ними становится потом, откуда появляется злость, зависть, ненависть, желание причинить кому-то боль? Возможно, лучше было бы их-таки лепить из глины, а потом упрашивать Зевса вдохнуть и в них жизнь.
По искусству можно было проследить за тем, как менялись люди, как менялось их восприятие, как в них прорастало желание безумия и стремление выделиться не мастерством, а дикостью поведения, эпатажем. За каждой картиной стояла история и, иногда, кровавые подробности, мазки становились все более дерганные и нервные, скульптуры все меньше напоминали реальность, а не чью-то больную и изувеченную душу. Поэтому она любила чистое и ясное античное искусство, которое ей было ближе всего.
Диана всегда с большим интересом и участием присматривалась к работам молодых художников – у них бывали картины куда более искреннее и естественное, чем концептуальные работы знаменитостей. Всё больше молодых художников, обладавших великолепной техникой, занималось только копированием, потому что в душе в них ничего не горело, своего не было, было только ремесло.
Ремесло – не искусство.
Рисовать Ван Гога акварелью – это необычно. Учитывая палитру художника и его яростное безумие, которое он смог отразить в своих картинах, - очень необычно, потому что водная краска все смягчала и сглаживала, как будто бы не желала конфликта, хотя под ней всегда был жесткий и точный каркас карандашного рисунка. Винсенту бы больше подошла темпера, если на то пошло, хотя масло тут было незаменимо. Диана не первый раз видела этого молодого мужчину в музее, а сейчас, не замечая времени, он просидел от самого открытия и до без пяти минут закрытия. Смотритель начинала неодобрительно на него поглядывать и нервничать.
- Всё в порядке, я подойду к нему, - мисс Принс успела остановить женщину раньше, чем та успела вылить на голову художника поток негодования. Ей хотелось домой после рабочего дня, он её задерживал, но всё равно не повод грубить. – Добрый вечер. У вас интересный выбор материалов для такой работы. Мне жаль, что приходится вас прервать, но я долго не смогу сдерживать миссис Андерсон, которая негодует, что до закрытия пять минут, а вы не услышали её предыдущего предупреждения. Но за полчаса успеете закончить набросок? – она обернулась к смотрительнице и успокаивающе улыбнулась. - Не тревожьтесь, миссис Андерсон, под мою ответственность, идите домой, я закрою зал.
Миссис Андерсон была вне себя, но спорить с Дианой не решилась, к тому же, домой ей действительно хотелось.

Иногда — такое сравнительно редкое никогда, с Дереком можно разговаривать нормально. Стилински в этом уверен, но совершенно не может вспомнить ни одного примера, и от этого становится почти неловко. Еще, наверняка, такое -наверняка-наверняка- иногда, когда с ним разговариваешь, тебе не кажется, что тебя хотят прожечь взглядом или придушить на месте. В это даже можно верить, потому что такие вещи нередко можно игнорировать — в конце концов, у Дерека такой стиль общения с людьми, что поделать, проблемы с социализацией, трудности в общении и неумение сходиться в вежливом диалоге.
Стайлз бы ему искренне посочувствовал, если бы тот не заканчивал очередную фразой попыткой вышибить из него мозги — у него сложные отношения с подобными хобби, серьезно. То есть на второй раз — это даже почти мягко, Стилински есть с чем сравнивать, но это не меняет факта, что у Дерека охуеть как сложно с умением в нормальный разговор.
Разумеется, свою роль в происходящем в таком стиле диалоге Стайлз не засчитывает.
Стайлз почти порывается выдохнуть, что ну «какого черта, Стайлз», «что здесь ты здесь забыл, Стайлз», «заткнись сейчас же, Стилински» — это, ну, такой привычный и стандартный тип приветствия, что Дерек часто использует. Стайлз протестующе что-то бурчит себе под нос, давясь воздухом и возмущаясь-возмущаясь-возмущаясь.
Объективно, самое ужасное, что может случиться, его доведут до дома, закатят глаза и сделают втык в очередной раз — удивительно, но ущерб Стилински обычно не превышал больше, чем тройку синяков да уязвленного самолюбия. Если объективно со стороны третьего наблюдателя или вот например Дерека, который вряд ли это вообще засчитывает как что-то такое. такое-особенное.
Субъективно, порушенные планы и сбитые внутренние gps координаты, которые приходится настраивать еще раз от новой точки и потерянное время — это очень обидно. Потому что, порой, опоздать на две секунды — это уже конец-аншлаг-все уехали, в смысле, это отнюдь не весело.
И вот это вот «отведут домой» — сейчас - всегда очень неактуально и неправильно, обидно и ну, возвращаться, чтобы снова за ухо оттащили от входа в лес — это чертовски обидно. У него сейчас даже нет Скотта, впрочем, не то, чтобы он сильно спас ситуацию, Дерек — это Дерек и, ауч. В смысле, это должно было звучать, что разумеется, им со Скоттом никакой Дерек не указ, Стайлз немного путает порядок слов и используемые слова.
Субъективно, его не радуют даже эти пара-тройка синяков, его куда больше устраивает их количество остановившееся на цифре «zero». Но когда Дерек тратил время на вежливые вопросы и на то, чтобы поинтересоваться его мнением.
А, ну, да, например, сейчас.
Но это все с корыстными целями.
Закономерность и традиционность действий Дерека не мешает Стайлзу собираться возмущаться таким поведением — но не успевает, возмущенно давясь воздухом и сверкая глазами.
— Дерек? — переспрашивает ответно Стайлз, почти сразу, со всей гаммой эмоций, но получается… ну, как-то получается. Кажется даже не выглядит издевательски, у него вообще другая цель, которую он уже забыл, ну и да, это скорее машинально.  — Совесть, — чистосердечно делится Стилински, пытаясь вывести это на какую-то более приятную ноту и разбавить ситуацию приятной шуткой, Дерек не ведется, Стайлз держится и не добавляет слово «твою». Искренне собой гордится, но на этом поводы заканчиваются. Даже не пожалуешься и не обвинишь себя, что так легко попался в лесу — огромном лесу! — потому что чертовы оборотни с их слухом, а.
Зарывается пятерней в свои волосы и прикидывает варианты, нет, ну, то есть это такое особенно без вариантов.
— Я просто хотел кое-что уточнить, — это все еще чистосердечно, и самое чистосердечное сердечно, которое он готов предоставить Дереку, но да-да-да, он все помнит, как сильно Дерек любит полутона в ответ на прямо поставленный и трижды повторенный вопрос. Впрочем, по факту дважды, по факту, первый раз Стайлз был отвлечен тем, что собирал свое дыхание конструктором обратно в норму, когда его впечатали в дерево. Ему иногда кажется, что Дерек считает, что его спину с твердыми поверхностями связывают куда более теплые и серьезные отношения, чем на самом деле, чем готов признать Стайлз. А Дерек будто фея-крестная помогает Стилински наладить личную жизнь. Нет, спасибо, правда, не стоит, нет, да.
— Oh, ну, I’ve heard, they have heard, they have seen smb, two men were talking, new men, Pete hasn’t seen them here before and one of them looks really similar to Peter Hale! I haven’t said him about this of course and while they had their meeting somewhere in the forest…
Это почти без деталей, но то, как на него почти скидывают невидимое и чертовски тяжелое пианино в роли крышки гроба — Стайлз чувствует почти физически.
— Я хотел прогуляться на место их встречи, — скороговоркой договаривает, зажмурившись и потом осторожно приоткрывая один глаз, а за ним и второй. Нет, ну, тег «меня еще не убивают», и не прижимают к дереву — вполне отличный для начала.
— do you wanna go together?
Это такое «нет, ну, раз уж я туда иду, ты, конечно, можешь составить мне компанию». А не «я знаю, что ты сейчас за уши оттащишь меня домой». Дерек так и не озвучил вслух то, как сильно он мечтает видеть Стайлза в могиле в кровати. … . . . в смысле, его кровати дома, а то это звучит не так. … собственной кровати, собственном доме, подальше от Дерека, так будет точнее, yup. anyway, he didn’t say aloud and Stiles had a really bad memory and he is keeping forgetting what exactly does Derek prefer about him, really.
— oh you can just let me go.
В конце концов, до полнолуния еще есть время, и мало ли что за люди, почти наверняка ничего стоящего внимания, серьезно. Просто ну, стоит проверить.
— I ll go home soon after I have a look. really, — Стайлз почти уверен, что да. Коротко посмотреть-рассмотреть-уйти обратно-отличный план. И это «почти» — мало ли что еще случится во время — даже не мешает ему добавить really сразу же после.

- Ничего страшного, не извиняйтесь, - Диана наблюдала за художником и за тем, как его выдернули обратно в реальный мир из мира красок и образов. Она у одного из уважаемых искусствоведов читала, что люди искусства весьма своеобразно устроены, что у них так обострены чувства, что они едва ли не могу общаться друг с другом через века именно за счет погружения в мир, который был создан до них, запечатлён красками, в мраморе, керамике или любом другом материале. Красивая аллегория, интересный способ в очередной раз объяснить и сделать понятным для массового читателя учения о ноосфере Вавилова, например, но это было даже не профессиональным суеверием - чтобы воспроизвести уже запечатленное заново, приходилось думать и чувствовать как тот, кто это сотворил. Другое дело, что некоторые потом не могли думать и чувствовать так, как могли бы только они, не прячась в тени признанных мастеров и не обретая собственного лица - бич для молодых художников, музыкантов и скульпторов. Всегда нужно было в какой-то момент остановиться подражать, перестать быть зеркалом, начать быть собой и не прятаться от себя.
Диана хорошо знала, насколько бывает сложным принять себя и понять, какие для этого нужно принести жертвы - глядя на молодого мужчину она непроизвольно вспоминала Стива. Они были чем-то похожи: может быть этим движением, которым художник разминал затёкшие мышцы шеи, может быть чертами лица и светлыми, но не белыми волосами. Может быть даже теперь, спустя сто лет, она продолжала в каждом мужчине искать его черты. Находить и терять, потому что каждый Стив Тревор должен был вспыхнуть и исчезнуть, как исчез оригинал. И это уже было даже не приступами мазохизма, не ноющей болью в сердце женщины, потерявшей возлюбленного едва его обретя, а неким камертоном - чем больше она находила в человеке похожего на Стива, тем он был лучше. Или чем он был лучше, тем больше он казался ей похожим на Стива - некий камертон, с которым она сравнивала и по которому оценивала людей, прекрасно осознавая, что и он не был идеальным, потому что не бывает идеальных людей, у каждого из них есть тёмная и светлая стороны. Вопрос лишь в том, что они выберут и каким путем пойдут.
- Дома не будет Ван Гога, придется завтра вновь приходить и сверяться с оригиналом, - художника всякий обидеть можно, но Диана не чувствовала угрызений совести или того, что мужчина на неё обиделся. Скорее смутился, а потому так спешно прервал работу, не хотел задерживать и доставлять лишних хлопот. Она непроизвольно скользнула взглядом по его руке, чтобы увидеть, носит ли он часы - тот самый забавный механизм, который определял, когда есть, когда спать, когда заниматься делами, а когда отдыхать. Сейчас уже мало кто носил наручные часы, у большинства были смартфоны, определявшие теперь не только время, но и полностью задавали расписание, заставляя уже человека обслуживать их, а не наоборот. Иногда так казалось во всяком случае. Но они же давали массу возможностей тем, кто хотел их использовать, а не пользовался бездумно, как игрушкой. - Да, я работаю в музее, только в зале античного искусства, - она развернулась и кивнула в ту сторону, откуда появилась и где находились произведения эллинской культуры. - Меня зовут Диана. Диана Принс, - она приветливо улыбнулась и подала руку для рукопожатия, как теперь было принято в этом мире. Главное было не забывать, что люди куда более нежные, чем она, поэтому не стоит пожимать со всей силой - достаточно легкого прикосновения. Этот художник, впрочем, явно следил за физической формой, потому что совершенно не походил на тех тщедушных людей, которых могло бы снести ветром, если бы не тяжесть мольберта, якорем придавливающего творца к земле. Немного необычно, но похвально - она привыкла к красоте тела и души, где нельзя было запускать что-то одно в угоду другому. Только гармония и разностороннее развитие могли бы помочь достичь совершенства. - Вам не нравится масло? - это было любопытно. Диана успела увидеть только последнюю работу художника, но судя по времени, которое он провёл в музее и вороху бумаг, зарисовок было несколько. - Вы позволите посмотреть? Мне понравилась та работа, над которой вы сидели, когда я прервала вас. Пробовали где-нибудь выставляться уже?